Главная  Фильмы  ИВИН А.  Пресса о кинофильме "Ивин А."  Журнал "Мнения"

Журнал "Мнения"

«МНЕНИЯ» (Журнал Госкино СССР и «СОЮЗИНФОРМКИНО»), № 1, 1991 г., статья, стр. 18-21. Ефим Левин. Выбор и ответственность

Рассказ Анатолия Кима «Остановка в августе» ждал публикации восемь лет. А потом вызвал споры, отчасти подобные тем, которые породила написанная много раньше повесть Эммануила Казакевича «Двое в степи». В чем причина? Очевидно, в проблеме противостояния Жизни и Регламента.

И тогда, в начале 50-х, враждовали и ныне непримиримо сталкиваются две точки зрения на всякую противоречивую ситуацию, из которой возможны два выхода.

Согласно одной точке зрения, если герой Казакевича Огарков приговорен к расстрелу (пусть и без личной вины — он не смог доставить донесение, потому что наши части в беспорядке отступили), а Ивин у Кима должен был стрелять в бандита, совершающего побег из тюрьмы, то и проблемы здесь нет и быть не может, ибо в нашем мире царит его абсолютное Величество Устав, и Жизнь обязана ему беспрекословно повиноваться; вина и Огаркова, и Ивина несомненна, и они должны быть наказаны по всей строгости. Любые же заминки, сомнения и рассуждения суть соответственно не что иное, как преступление, дезертирство и идейное разоружение.

Бесчеловечная система изначально отвергала и стремилась уничтожить без следа личностное содержание бытия и быта, жестоко подавляла малейшие проявления индивидуальности и самым опасным государственным преступлением объявила свободу выбора. Регламент призван был исключить саму возможность самостоятельного решения: каждая мысль, каждый поступок были предрешены заранее, «винтик» обязан был бездумно функционировать по предписаниям.

Сегодня, казалось бы, всевластие Устава кончилось, Жизнь вступает в свои права. И не нужно доказывать, что человек может попасть в такую ситуацию, когда совесть потребует от него войти в противоречие с общепринятым, с установленным, с приказом — и сделать выбор между обезличенным, унифицированным долгом и личной внутренней нормой. Казалось бы, должна стать очевидной правота другой точки зрения, гуманистической и исполненной драматизма: в любых обстоятельствах человек имеет право на выбор; я не обязан слепо подчиняться Регламенту, созданному без моего участия и снимающему с меня ответственность за мой заранее предопределенный поступок, я принимаю решение самостоятельно и полностью за него отвечаю, не ожидая от Устава ни понимания, ни сострадания, ни снисхождения — и ни о чем его не прося.

Кажется, кажется… Но правота второй точки зрения не стала общепринятой. Она сама с порога отрицается, ей отказывают в праве на существование, не хотят здесь видеть проблему. Об этом еще раз свидетельствуют споры, вспыхивающие среди зрителей фильма «Ивин А.», поставленного Игорем Черницким по мотивам рассказа Анатолия Кима.

Фабула ленты проста. Охранник Андрей Ивин не выстрелил в беглеца, и рецидивист Мишка-Князь сбежал. Подполковник Овсянников (мастерски сыгранный Владимиром Меньшовым), желая смягчить ЧП, грозящее всем крупными неприятностями, почти подсказывает арестованному солдату: струсил, слюни пустил, ничего, бывает, солдатами, как говорится, не рождаются, отделаешься дисциплинарным взысканием, поэтому пиши в объяснительной — растерялся, зевнул. Он искренне хочет помочь и недотепе: ведь трибунал с ним шутить не станет.

Однако Ивин спокойно и убедительно подтверждает то, что написал: я не стрелял, я не мог открыть огонь потому, что не считаю себя вправе распоряжаться чужой жизнью. Это — единственная правда, и на ней я стою. И не могу иначе. Вот такой новый Мартин Лютер.

Вместе с подполковником мы всматриваемся в этого рослого, спортивного, неторопливого в словах и движениях, интеллигентного юношу. Его убеждение — откуда оно? От инфантилизма, пониженного инстинкта самосохранения — знает, что ему грозит, однако не представляет, как это произойдет, не допускает, что его могут расстрелять? А если здесь — убеждение духовно зрелого человека, то — когда же оно успело сложиться, в каких условиях, каким образом и как с таким отношением к Уставу жить в наших пенатах — в насквозь военизированном обществе, во все еще сохраняющей свою силу милитаристско-полицейской системе?

Фильм дает нам возможность искать ответы на эти (и сопряженные с ним) вопросы, пока старший лейтенант Наротьев и сержант Еськин, шофер, везут Ивина в штаб полка.

Едут они ясным августовским днем по цветущей земле, делают остановку на берегу непривычно, неправдоподобно чистой реки, устраивают импровизированный обед, купаются нагишом, дурачатся — кажется, забыли обо всем страшном в этом солнечном мире, созданном для радости и молодого счастья, для жизни вечной, осененном божьей благодатью. Но нет, не забыли. Жестокая реальность не отпускает. Наротьев спорит с Ивиным, сначала стремясь его, олуха, просветить, выбить из него дурь, объяснить простые вещи. Во-первых, ты упустил убийцу, он теперь бродит по этой мирной земле и будет дальше проливать кровь, она — на тебе, пацифист несчастный, он и до твоей матери, тихой библиотекарши, добраться может, что ты тогда запоешь, непротивленец. Во-вторых, думай, что хочешь, а говори, что надо, то, что выгодно, то, чего от тебя хотят и ждут.

Но это — сначала. А вскоре старлей, старательный, бравый служака, полностью совпадающий в поведении с требованиями и предписаниями и в меру циничный (опять же — в пределах неукоснительного исполнительства), под влиянием спокойной уверенности, ровности углубленного в себя Андрея, но без всякого понуждения с его стороны пытается — вернее сказать, приближается к тому, чтобы начать пытаться, — понять своего товарища, пробует, силится хоть на минуту стать на его место. И вот именно в этом зачатке духовного движения внутри Устава — основная победа Жизни в данном малом, но таком важном и существенном случае. Что-то стронулось в душе Наротьева, встреча с жизнью не пройдет для него даром, нечто новое, незнакомое вошло в его сознание и тревожит, мучит — надо надеяться, не на один день.

Таков сюжет фильма — его внутреннее, художественное содержание, которое порождается простенькой фабулой, построенной так, чтобы сюжет мог свободно развернуться и сложиться как бы сам собой, без указующего перста и подсказок. Поездка из пункта «А» в пункт «Б» строится сценаристом и режиссером как путь к диалогу и как сам этот диалог — трудный, мучительно налаживающийся, грозящий то и дело сорваться в перебранку или во вколачивание положений Устава гарнизонной службы в качестве Священного писания.

Возможно ли взаимопонимание в подобных случаях? Более того — нужно ли оно?

Фильм не отвечает ни на один из возникших вопросов: он нас с ними оставляет. Думать должны мы сами — это ведь тоже наш свободный выбор: видеть здесь проблему или не видеть ничего, кроме гнилой интеллигентщины, пораженческой рефлексии, антипатриотических поползновений. От нас не требуется, чтобы мы тут же непременно разделили одну из точек зрения на невыдуманную проблему, бескомпромиссно взяли сторону Жизни и Регламента. Режиссера волнует другое. Он хочет, чтобы мы поняли и приняли основное: прежде чем судить человека, его надо понять, понять изнутри, перевоплотиться в него, стать этим человеком, осознать его самоценность, его право на самого себя, на свою самобытность, на свободу воли — и его обязанность соотносить требования Регламента с совестью, то есть поступать в согласии с нею.

Мы отдаем себе отчет в том, что и у Ивина, и у Наротьева есть своя правота и своя неправота, ни одна из точек зрения не может победить путем формальных доказательств (на каждое с одной стороны есть возражение с другой), поэтому спор бесконечен и решается не умозрительно, а личным выбором и поступком, личным поведением. Однако режиссер свою позицию не скрывает. Он потому и взялся ставить именно этот фильм, что убежден: не должно подвергаться сомнению право человека на свободный выбор, сделанный сознательно и с готовностью нести за него полную ответственность. Авторы картины, конечно же, на стороне Жизни, хотя ситуацию с Уставом не упрощают.

Некрикливая, вдумчивая, серьезная эта лента заставляет нас еще раз подумать о самом важном сегодня — о том, что Регламент, как бы нам того ни хотелось, никогда не исчезнет из Жизни, ибо он — ее органическая часть, входит в ее плоть и кровь, и надо, навсегда распрощавшись с иллюзиями и не попадая больше в плен к утопиям, пусть самым распрекрасным, делать все для того, чтобы противоборствующие стороны не проливали кровь в бессмысленной и бесконечной вражде, а сосуществовали, чтобы Жизнь все более и более очеловечивала Регламент и чтобы — в идеале — он ей не противостоял как нечто мертвое и мертвящее, а по-человечески выражал ее сущностные стороны. Достижимо ли это? Или — снова иллюзия, утопия? Пусть ответит тот, кто знает ответ, а мне, зрителю, фильм внятно сказал: к идеалу нужно стремиться, в движении к нему должна сужаться Зона бесчеловечности, лжи, цинизма и безверия.

До «Ивина А.» театральный и киноактер Игорь Черницкий не снял ни одного метра. Спонсоры картины (Киевский центр НТТМ «Прогресс», Центр НТТМ «Импульс», МНТЦ «Альтернатива», «Киевстудсервис») рисковали, но, молодцы, не убоялись провала — и чутье их не обмануло. Фильм получился, появился многообещающий режиссер (стучу по дереву, чтоб не сглазить), он уже работает над второй картиной. А первая получила приз на всесоюзном кинофестивале «Дебют» за лучшую режиссуру, учрежденный режиссерской гильдией, а приз за лучшую мужскую роль получил молодой актер Александр Песков, сыгравший Андрея Ивина.

Сам Игорь Черницкий отлично выступил в роли старшего лейтенанта Наротьева. Вообще работа с актером — сильная сторона Черницкого. Но и другие компоненты картины свидетельствуют об одаренности дебютанта. Есть, конечно, в ней недостатки (затяжки действия во второй половине, местами некоторая режиссерская скованность и, кажется, перебор с ретроспекциями). Однако радует то, что перед нами — вполне самостоятельная работа, в которой отсутствует школярство, прилежное ученичество, а основное — нет ориентации на шаблон, на верняк, на конъюнктуру и жирный кассовый куш любой ценой.

Сегодня наш рынок, еще дикий, «черный», манит кинематографистов дешевыми соблазнами. Каждому приходится выбирать между быстрым, легким и преходящим коммерческим успехом и честным хлебом искусства. Цивилизованный рынок эту проблему не снимает, а нормализует. Выбор и ответственность останутся.